Распорядок дня один день ивана денисовича

Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его. Умывшись, государь тотчас выходил в Крестовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник и крестовый священик благословлял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на налое образ святого, память которого праздновалась в этот день. При совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою… Не менее знаменитый современный русский писатель Александр Исаевич Солженицын так описал один типичный день обычного узника ГУЛАГа Ивана Денисовича Шухова. В пять часов утра, как всегда, пробило подъем - молотком об рельс у штабного барака.

Краткое содержание «Один день Ивана Денисовича»

Из-за того, что мужчина долго не вставал, его отвели в комендатуру. Шухову грозил карцер, но его наказали только мытьем полов. На завтрак в лагере была баланда жидкая похлебка из рыбы и черной капусты и каша из магары. Заключенные неспешно ели рыбу, выплевывали кости на стол, а затем смахивали на пол. После завтрака Шухов зашел в санчасть. Молоденький фельдшер, который на самом деле был бывшим студентом литературного института, но по протекции врача попал в санчасть, дал мужчине термометр.

«Один день Ивана Денисовича» (1963)

Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его. Умывшись, государь тотчас выходил в Крестовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник и крестовый священик благословлял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на налое образ святого, память которого праздновалась в этот день.

При совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою… Не менее знаменитый современный русский писатель Александр Исаевич Солженицын так описал один типичный день обычного узника ГУЛАГа Ивана Денисовича Шухова. В пять часов утра, как всегда, пробило подъем - молотком об рельс у штабного барака.

Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать. Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два — на зоне, один - внутри лагеря. И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки - выносить. Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую.

После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню. С выводом на работу - это еще полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер - это когда без вывода.

Пошли в комендатуру, - пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей. Если же тот день был праздничный, то выход делался… в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях.

Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее. Все еще темно было, хотя небо с восхода зеленело и светлело. И тонкий, злой потягивал с восхода ветерок. Вот этой минуты горше нет - на развод идти утром. В темноте, в мороз, с брюхом голодным, на день целый. Язык отнимается. Говорить друг с другом не захочешь. Едва ли кто был так привержен к богомолью и к исполнению всех церковных обрядов, служб, молитв, как цари. Один иностранец рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полуторы тысячи.

После обедни, в комнате в обыкновенные дни государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами… Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Бояре, ударив челом государю, разъезжались по домам, а государь шел к столовому кушанью, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких… Сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на стол.

Когда их наберется гора на столе - перед новой бригадой кто-нибудь смахнет, и там они дохрястывают на полу. Шухов вытянул из валенка ложку. Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север, он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: "Усть-Ижма, 1944".

Потом Шухов снял шапку с бритой головы - как ни холодно, но не мог он себя допустить есть в шапке - и, взмучивая отстоявшуюся баланду, быстро проверил, что там попало в миску. Попало так, средне. Не с начала бака наливали, но и не доболтки. С Фетюкова станет, что он, миску стережа, из нее картошку выловил. Одна радость в баланде бывает, что горяча, но Шухову досталась теперь совсем холодная. Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво.

Уж тут хоть крыша гори - спешить не надо. Не считая сна, лагерник живет для себя только утром десять минут за завтраком, да за обедом пять, да пять за ужином.

Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело - какой овощ на зиму заготовят. В летошнем году заготовили одну соленую морковку - так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня. А нонче - капуста черная. Самое сытное время лагернику - июнь: всякий овощ кончается и заменяют крупой.

Самое худое время - июль: крапиву в котел секут. Из рыбки мелкой попадались все больше кости, мясо с костей сварилось, развалилось, только на голове и на хвосте держалось. На хрупкой сетке рыбкиного скелета не оставив ни чешуйки, ни мясинки, Шухов еще мял зубами, высасывал скелет - и выплевывал на стол.

В любой рыбе ел он все: хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда они на месте попадались, а когда вываривались и плавали в миске отдельно - большие рыбьи глаза, - не ел. Над ним за то смеялись. Сегодня Шухов сэкономил: в барак не зашедши, пайки не получил и теперь ел без хлеба.

Хлеб - его потом отдельно нажать можно, еще сытей. На второе была каша из магары. Она застыла в один слиток, Шухов ее отламывал кусочками. Магара не то что холодная - она и горячая ни вкуса, ни сытости не оставляет: трава и трава, только желтая, под вид пшена. Придумали давать ее вместо крупы, говорят - от китайцев. В вареном весе триста грамм тянет - и лады: каша не каша, а идет за кашу.

Облизав ложку и засунув ее на прежнее место в валенок, Шухов надел шапку и пошел в санчасть. Главное, каша сегодня хороша, лучшая каша - овсянка. Не часто она бывает. Больше идет магара по два раза в день или мучная затирка. В овсянке между зернами - навар этот сытен, он-то и дорог. Шухов доел кашу. Оттого, что он желудок свой раззявил сразу на две - от одной ему не стало сытно, как становилось всегда от овсянки.

Шухов полез во внутренний карман, из тряпицы беленькой достал свой незамерзлый полукруглый кусочек верхней корочки, ею стал бережно вытирать все остатки овсяной размазни со дна и разложистых боковин миски. Насобирав, он слизывал кашу с корочки языком и еще собирал корочкою с столько.

Наконец миска была чиста, как вымыта, разве чуть замутнена. Принесли ящик. Вычерпали и его, сколько было жидкого, а уж по стенкам схватился - выцарапывай сами! Нарастет коростой - вам же таскать вверх-вниз.

Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватчивой работы прошел по ним сперва первый жарок - тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя, пробил их второй жарок - тот, от которого пот высыхает.

В ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок легкий, потягивающий - не могли их мыслей отвлечь от кладки. И в мать их, и в мать, подбросчиков и подносчиков.

Ну, заваруха! Пятый ряд погнали. То, скрючимшись, первый гнали, а сейчас уж под грудь, гляди! Да еще б их не гнать, как ни окон, ни дверей, глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь. И надо б шнур перетянуть, да поздно. Давай раствор! А там ящик новый только заделан! Теперь - класть, выхода нет: если ящика не выбрать, завтра весь тот ящик к свиньям разбивай, раствор окаменеет, его киркой не выколупнешь. Кильдигс злой стал. Не любит авралов. У них в Латвии, говорит, работали все потихоньку, и богатые все были.

А жмет и он, куда денешься! Снизу Павло прибежал, в носилки впрягшись, и мастерок в руке. И тоже класть. В пять мастерков. Теперь только стыки успевай заделывать! Заране глазом умерит Шухов, какой ему кирпич на стык, и Алешке молоток подталкивает: - На, теши мне, теши! Быстро - хорошо не бывает. Сейчас, как все за быстротой погнались, Шухов уж не гонит, а стену доглядает.

Сеньку налево перетолкнул, сам - направо, к главному углу. А оттуда, с угла, глядь - у Сеньки вроде прогибик получается. К Сеньке кинулся, двумя кирпичами направил. Кавторанг припер носилки, как мерин добрый. С ног уж валится кавторанг, а тянет. Такой мерин и у Шухова был до колхоза, Шухов-то его приберегал, а в чужих руках подрезался он живо.

И шкуру с его сняли. Вот на этом-то вечернем пересчете, сквозь лагерные ворота возвращаясь, зэк за весь день более всего обветрен, вымерз, выголодал - и черпак обжигающих вечерних пустых щей для него сейчас, что дождь в сухмень, - разом втянет он их начисто.

Один день Алексея Михайловича и Ивана Денисовича

Любой заключенный, которого через несколько минут после побудки заставали еще на койке, мог получить на месте несколько суток штрафного изолятора. Зимой в этот час еще темно. Их длинные цепи заканчивались кольцами, и кольца эти скользили по проволоке, натянутой между вышками. Скрежет этих колец по проволоке вспоминается многими бывшими заключенными как непрерывный звуковой фон. Утром раздавался завтрак — наиболее приятная часть дневного рациона позже мы подробнее рассмотрим питание заключенных — центральный момент всей системы норм и ключ к сталинским расчетам на эффективный рабский труд.

Один день Ивана Денисовича

Выявить тему репрессий в советской литературе послевоенного периода на примере рассказа А. Познакомить учащихся с новым витком репрессий после Великой Отечественной войны на примере местного материала. Формирование интереса к истории родного края. Формирование умения работать с дополнительными источниками, выбирать из обширного материала только необходимые факты и события. Вступительное слово учителя Завершилась Великая Отечественная война. Возвращался домой народ — победитель, который верил, что после такой войны жизнь в СССР в корне изменится. Актуализация знаний учащихся Вспомните причины первого витка репрессий, который начал закручиваться в 30-е годы 20 столетия. Одна из них связана с убийством в Ленинграде, в Смольном одного из лидеров партии С.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Солженицын читает "Один день Ивана Денисовича". Полная запись

РАСПОРЯДОК ДНЯ

Но барак не шли открывать. Шухов никогда не просыпал подъем. До развода было полтора часа личного времени, и его можно было использовать, чтобы подработать: сшить кому-нибудь чехол на рукавички, богатому бригаднику подать сухие валенки в постель, чтобы он не топал за ними босиком, кому-то услужить, подмести или поднести что-нибудь, можно пойти в столовую и собрать грязные миски в посудомойку — за это накормят. Но там охотников много; а главное, если в миске что-нибудь осталось, не удержишься и начнешь лизать. А Шухов хорошо помнил наказ бригадира Куземина — старого лагерного волка, сидящего с 1943 года уже двенадцать лет, что здесь закон — тайга. Но сегодня Шухов не встал сразу.

RU:: Краткое содержание Один день Ивана Денисовича Солженицын А.И. Шухов и побыл-то в плену два дня, а потом убежал, да не один, а впятером. А.И. Солженицын. «Один день Ивана Денисовича» Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело - какой овощ на зиму заготовят. «Оди́н день Ива́на Дени́совича» (первоначальное авторское название — «Щ​ Один . Это не случайно, конечно, у меня вышло: мне виделся советский режим, а не Сталин один. . В ноябре под свежим впечатлением от «Одного дня Ивана Денисовича» Варлам Шаламов писал в письме автору: Повесть.

История создания и публикации[ править править код ] Рассказ был задуман в лагере в Экибастузе северный Казахстан , зимой 1950—1951 годов, написан в 1959 году начат 18 мая, закончен 30 июня [5] в Рязани , где в июне 1957 года Александр Исаевич окончательно поселился по возвращении из вечной ссылки. Работа заняла меньше полутора месяцев. Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь.

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Краткое содержание - Один день Ивана Денисовича