И брать любовь не хочется и страшно потерять

Любимая, спи... Евгений Евтушенко и его четвертая жена Мария Евтушенко за свадебным столом 31 декабря 1986 г. Две любви невозможны. Убийцею станет одна. Две любви, как два камня, скорее утянут на дно. Я боюсь полюбить, потому что люблю, и давно.

“Amidst reputed lovers’ spree” (“Среди любовью слывшего”), Yevgeny Yevtushenko

Со мною вот что происходит: совсем не та ко мне приходит, мне руки на плечи кладёт и у другой меня крадёт. А той скажите, бога ради, кому на плечи руки класть? Та, у которой я украден, в отместку тоже станет красть. Не сразу этим же ответит, а будет жить с собой в борьбе и неосознанно наметит кого-то дальнего себе. О, сколько нервных дружб ненужных!

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Я заканчивала школу. Женя был студентом Литинститута, первокурсником. Женя сразу поразил мое школьное воображение. Высокий, элегантный, с нервным, подвижным лицом, с быстрыми, все схватывающими светло-серыми глазами, он внес в маленькую, тесную комнатушку Анисима Максимовича ветер беспокойства, электрические токи, которыми был перенасыщен сам, ощущение разряженного воздуха высокогорья… Молодой Евгений Евтушенко Позже, познакомившись с его матерью Зинаидой Ермолаевной и его младшей сестрой Лелей, я заметила, что, несмотря на явное родственное сходство, Женя сильно отличался от них.

Внутренней энергией, что сродни туго сжатой пружине? Дрожанием каждого нерва? Ненасытностью к жизни в разных ее проявлениях?.. И все это вместе составляло незаурядную индивидуальность. Не только поэтический талант, что и само по себе немало, но и разносторонняя одаренность, уникальная самобытность личности.

Мне казалось, что где бы он ни появился — на улице, в метро, в салоне самолета, он не может не привлечь к себе внимания. Кроме нас, был еще один стихотворец, актер по специальности, я уже о нем упоминала. Вышли все вместе. И пока не спеша двигались от Малой Бронной до Арбатского метро, Женя, желая произвести впечатление на наивную подмосковную школьницу, заявил, бросая на меня искрометно-лукавые взгляды, что сейчас они пойдут к гениальному поэту Коле Глазкову.

Они могли бы взять и меня, но… там такая обстановка, такая богема… нет, это невозможно. Так я и не познакомилась с поистине замечательным Николаем Глазковым, ни тогда, ни потом.

Как позднее, уже в институтские годы, пропустила знакомства с Пастернаком, Вертинским, Шульженко и другими неповторимыми личностями уходящей эпохи. А ведь мои друзья были приняты в их домах. И я, только захоти, была бы с ними. Я без особого труда стала студенткой Литературного института, где на одно место чуть ли не сотня претендентов. И закружилась, завертелась моя студенческая жизнь. Женя Евтушенко на правах старшекурсника, а также моего давнего знакомого, хотя до института мы виделись всего один раз, взялся опекать меня.

Я по-прежнему робела, завидев в коридоре его долговязую фигуру, и норовила проскочить мимо, при этом втайне надеясь, что он окликнет меня. Надо сказать, что Женя был в институте нечастым гостем.

Появлялся, когда вздумается. Поначалу это ему сходило. Но в конце концов, — уже на третьем или четвертом курсе — над ним нависла угроза исключения. Его мама, Зинаида Ермолаевна, с которой к тому времени я подружилась, страшно волновалась и просила меня повлиять на сына. Но книги, как я скоро поняла, нужны были ему вовсе не для зачетов, а для самообразования.

Он не был ленивым. Просто он рано осознал свое предназначение, в котором не было места ни казенному ученичеству, ни институтскому диплому. Но я тороплюсь. Воспоминания не хотят складываться в хронологическом порядке, набегают одно на другое, теснят друг друга. За окнами засыпанный листьями институтский двор, дальше — багрянец и золото Тверского бульвара.

Аудитории первого и второго курсов на втором этаже напротив друг друга, почти дверь в дверь. Звонок на перемену. Узкий коридор заполняется студентами. Но это вздор! Сентиментальность — вовсе не отрицательная черта. Я впитываю каждое слово. Женя взял на себя добровольную роль моего просветителя. А в ней — стихи, написанные от руки. Я прижала ладони к щекам, так горело лицо. Она говорила со мной, как никто никогда… И сейчас, спустя почти пять десятилетий, когда я пишу эти строки, меня обдает тем жаром, тем холодом, той бесприютностью, которые я ощутила тогда, в свои семнадцать.

Я поступила в Литературный институт в год смерти Сталина. С первого же месяца моей учебы у нас образовалась своя компания, или тусовка, как теперь говорят. На эти поэтические сборища Женя стал приглашать и меня. Собирались у него дома. Называлась она Четвертая Мещанская. Зимой Четвертая Мещанская утопала в снегу. Летом над ней кружился тополиный пух. И так странно было, войдя в этот обетованный уголок старой Москвы, знать, что совсем рядом шумит огромный город. Дом, в котором мы собирались, был деревянным, двухэтажным.

Женя с мамой Зинаидой Ермолаевной и младшей сестрой Лелей занимали две комнаты в коммунальной квартире на первом этаже. А можно в другую дверь, которая прямо с улицы вела в отдельную маленькую прихожую. Мы, помню, пользовались этим входом. Как-то в очередной раз, когда мы, как обычно, рассуждали о литературе, с молодой категоричностью распределяя места именитым и не именитым поэтам, Женя предложил мне почитать новые стихи.

Эта фраза запала мне в сердце. Выходит, я какой-то недоросль, еще не доросший до взрослого серьезного чувства? В тот же вечер, по дороге домой, я принялась сочинять что-то о любви. Но поскольку чувство это было мне знакомо только по литературе, то и стихи получились книжными. Однако в следующую нашу встречу я, преодолевая смущение, прочитала свой новый опус. Щеки у меня предательски вспыхнули. При этом сам он зарделся, как маков цвет. Женя взял мою тетрадочку, в три минуты что-то вычеркнул, что-то переменил местами, что-то досочинил и, нараспев, в свойственной поэтам манере, прочитал.

В результате от моего сочинения осталась едва ли треть, но я и не пикнула. Когда Женя, взяв мою тетрадку, в первый раз стал читать мои стихи вслух, я заподозрила, что он поддразнивает меня, такой странной показалась мне его манера чтения. Но потом я так оценила ее, что любое другое исполнение, особенно чтецов, совершенно не воспринимала.

Женя всегда отличался артистизмом. Думаю, в этом секрет его эстрадного успеха. Не случайно он даже снялся в нескольких фильмах в неожиданном для поэта качестве — актера. Ходили слухи, что некоторой скандальности своей репутации поэт способствовал сам. Думаю, что доля истины в этом была. Однако, несмотря на мальчишескую склонность к пижонству, наигрышу, авантюрам, Женя в главном всегда оставался человеком, на которого можно положиться.

Представитель своего поколения — поколения детей войны — он был воспитан нуждой и лишениями. Не отсюда ли его отзывчивость к друзьям, щедрость добрых поступков. А как он был трогателен в своем отношении к матери. Когда Зинаида Ермолаевна тяжело заболела, он тут же прилетел из Америки, устроил мать в клинику, навещал ежедневно. Единственный мужчина в семье, он рано осознал свою ответственность перед матерью и сестрой. Кстати, он был первым, кто опубликовал стихи школьника Жени Евтушенко.

Благодарный поэт сохранил к нему признательность на всю жизнь. Читали стихи, спорили о литературе, и вдруг кому-то пришла в голову идея махнуть ко мне в Салтыковку. Все были дома. После чая попросили Женю почитать стихи. Он не заставил себя упрашивать. Как же он выкладывался перед этими скромными слушательницами!

Ничуть не меньше, чем перед большой аудиторией. Я невольно смотрела в окно, словно там, за белым цветением жасмина, угадывались снежные ветви и медленно летящие хлопья, сквозь которые, неся свое горе, медленно брел старый профессор, уже от снега белого неотличим. Память освещает островки прошлого подчас без связующих мостков между ними. Вот теплый, благоуханный день июля. Я в нарядном платье с сиреневыми цветами иду сквозь тополиную пургу.

Сегодня у моего друга день рождения. Ему исполняется двадцать три. А мне еще нет и двадцати. В доме на Четвертой Мещанской собирается поэтический цвет Москвы. В квартире веселый переполох. О ужас, кажется, я пришла раньше всех! Женя открывает мне дверь и тут же убегает на кухню помогать матери. Прохожу туда же. Зинаида Ермолаевна, раскрасневшаяся, помолодевшая, хлопочет у плиты.

Стихи (3 стр.)

Я заканчивала школу. Женя был студентом Литинститута, первокурсником. Женя сразу поразил мое школьное воображение. Высокий, элегантный, с нервным, подвижным лицом, с быстрыми, все схватывающими светло-серыми глазами, он внес в маленькую, тесную комнатушку Анисима Максимовича ветер беспокойства, электрические токи, которыми был перенасыщен сам, ощущение разряженного воздуха высокогорья… Молодой Евгений Евтушенко Позже, познакомившись с его матерью Зинаидой Ермолаевной и его младшей сестрой Лелей, я заметила, что, несмотря на явное родственное сходство, Женя сильно отличался от них. Внутренней энергией, что сродни туго сжатой пружине?

Аида Борисова

.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Стих Евгения Евтушенко "Среди любовью слывшего сплетень"

Евгений Евтушенко о любви

.

boutique-dart.ru › posts. но всё же тянет видеться и быть с тобой вдвоём. Когда всё это кончится?! Я мучаюсь опять - и брать любовь не хочется, и страшно потерять. Плэйкаст «И брать любовь не хочется, и страшно потерять», автор Olga20, тема Мужчина и Женщина.

.

Открытка (плейкаст) «И брать любовь не хочется, и страшно потерять...»

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Среди любовью слывшего... - Евгений Евтушенко