Маяковский я под лениным себя чищу

Начинаю про Ленина рассказ. Но не потому, что горя нету более - время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь! Нам ли растекаться слезной лужею. Ленин и теперь живее всех живых - наше знанье, сила и оружие. Люди - лодки, хотя и на суше. Проживешь свое пока, много всяких грязных ракушек налипает нам на бока.

Владимир Маяковский, поэма «Владимир Ильич Ленин»

Но не потому, что горя нету более, время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь. Нам ли растекаться слёзной лужею, - Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье - сила и оружие. Люди - лодки.

Поэмы » Владимир Ильич Ленин

Начинаю про Ленина рассказ. Но не потому, что горя нету более - время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь! Нам ли растекаться слезной лужею. Ленин и теперь живее всех живых - наше знанье, сила и оружие. Люди - лодки, хотя и на суше.

Проживешь свое пока, много всяких грязных ракушек налипает нам на бока. А потом пробивши бурю разозленную, сядешь, чтобы солнца близь, и счищаешь водорослей - бороду зеленую и медуз малиновую слизь.

Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше, Я боюсь этих строчек тысячи, как мальчишкой боишься фальши. Рассияют головою венчик - я тревожусь не закрыло чтоб настоящий мудрый человечий Ленинский огромный лоб. Я боюсь чтоб шествия и мавзолеи, поклонений установленный статут не залили б приторным елеем Ленинскую простоту. За него дрожу, как за зеницу глаза, чтоб конфетной не был красотой оболган. Голосует сердце - я писать обязан по мандату долга. Вся Москва. Промерзшая земля дрожит от гуда.

Над кострами обмороженные с ночи. Что он сделал? Кто он и откуда? Почему ему такая почесть? Слово за словом, из памяти таская, не скажу ни одному - на место сядь.

Как бедна у мира слова мастерская - подходящее - откуда взять?! У нас семь дней. У нас часов двенадцать. Не прожить себя длинней. Смерть не умеет извиняться. Если ж с часами плохо, мала календарная мера, мы говорим - "эпоха", мы говорим - "эра". Мы спим ночь. Днем совершаем поступки. Любим свою толочь воду в своей ступке. А если за всех смог направлять потоки явлений, мы говорим - "пророк", мы говорим - "гений".

У нас претензий нет - не зовут мы и не лезем - нравимся своей жене и то довольны до нельзя. Если ж телом и духом слит прет на нас непохожий, - говорим - "царственный вид", удивляемся - "дар Божий" Скажут так - и вышло ни умно ни глупо.

Повисят слова и уплывут как дымы. Ничего не выколупишь из таких скорлупок - ни рукам ни голове не ощутимы. Как же Ленина таким аршином мерить!? Ведь глазами видел каждый всяк - "эра" эта проходила в двери даже головой не задевая о косяк.

Неужели про Ленина тоже - "вождь милостью божьей"?! Если б был он царствен и божествен, я б от ярости себя не поберег. Я бы стал бы в перекоре шествий поклонениям и толпам поперек.

Я б нашел слова проклятья громоустого и пока растоптан я и выкрик мой - я бросал бы в небо богохульства по Кремлю бы бомбами метал - долой! Но тверды шаги Дзержинского у гроба - нынче бы могла с постов сойти чека - сквозь милльоны глаз и у меня - сквозь оба лишь сосульки слез, примерзшие к щекам. Богу почести казенные - не новость. Мы хороним самого земного изо всех прошедших по земле людей. Он земной - но не из тех, кто глазом упирается в свое корыто.

Землю всю охватывая разом, видел то, что временем закрыто. Он как вы и я - совсем такой же, только может быть у самых глаз мысли больше нашего морщинят кожей да насмешливей и тверже губы, чем у нас.

Не сатрапья твердость триумфаторской коляской, мнущая тебя, подергивая возжи. Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа тверже. Знал он слабости знакомые у нас - как и мы перемогал болезни. Скажем, мне бильярд - отращиваю глаз - шахматы ему - они вождям полезней. И от шахмат перейдя к врагу натурой, в люди выведя вчерашних пешек строй, становил рабоче-человечьей диктатурой над тюремной капиталовой турой.

И ему и нам одно и тоже дорого. Отчего ж - стоящий от него поодаль - я бы жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье отдал? Да не я один! Даже не позвать, раскрыть бы только рот - кто из вас из сел - из кожи вон - из штолен не шагнет вперед?!

В качке - будто бы хватил вина и горя лишку - инстинктивно хоронюсь трамвайной сети. Кто сейчас оплакал бы мою смертишку в трауре вот этой безраничной смерти? Со знаменами идут и так. Похоже - стала вновь Россия кочевой. И колонный зал дрожит, насквозь прохожен. Зачем и отчего? Телеграф охрип от траурного гуда. Слезы снега с флажьих покрасневших век. Что он сделал, кто он и откуда этот самый человечный человек? Коротка и до последних мгновений нам известна жизнь Ульянова. Но долгую жизнь товарища Ленина надо писать и описывать заново.

Слышите - железный и луженый, прорезая древние века, голос прадеда Бромлея и Гужона - первого паровика? Капитал - его величество - не коронованный, не венчанный - объявляет покоренной силу деревенщины.

Город грабил - греб - грабастал - глыбил пузо касс. А у станков - худой и горбастый - встал рабочий класс. И уже грозил, взвивая трубы за небо: - - нами к золоту пути мостите - мы родим пошлем, придет когда-нибудь человек, борец, каратель, мститель! И уже смешались облака и дымы, будто рядовые одного полка. Небеса становятся двойными - дымы забивают облака. Товары растут меж нищими высясь. Директор лысый чорт пощелкал счетами, буркнул "кризис!

Кропило сласти мушиное сеево. Хлеба зерном в элеваторах портятся, а под витринами всех Елисеевых, живот подведя плелась безработица. И бурчало у трущоб в утробе, покрывая детвориный плачик: - под работу, под винтовку ль на - ладони обе! Приходи, заступник и расплатчик!

Эй, верблюд, открыватель колоний! Эй, колонны стальных кораблей! Марш в пустыни огня раскаленней! Пеньте пену бумаги белей! Начинают черным лататься оазисы пальмовых нег. Вон среди золотистых плантаций засеченный вымычал негр. Приплещи и выплещи черные дни! Чтоб чернее были чем я во сне. И пожар чтоб крови вот этой красней. Чтоб во всем этом кофе, враз вскипелом, вариться пузатым - черным и белым.

Каждый добытый слоновий клык - тык его в мясо, в сердце тык! Хоть для правнуков не зря чтоб кровью литься - выплыви заступник солнцелицый. Я кончаюсь, бог смертей пришел и поманил. Помни это заклинанье Нил, мой Нил! В снегах России, в бреду Патогонии расставило время станки потогонные.

У Иванова уже у Вознесенска каменные туши будоражат выкрики частушек: "Эх завод, ты мой завод, желтоглазина, время нового зовет Стеньку Разина". Внуки спросят: Что такое капиталист?.. Как дети теперь: - Что это г-о-р-о-д-о-в-о-й?.. Для внуков пишу в один лист капитализма портрет родовой.

Образ Ленина в поэзии Владимира Маяковского

Творческие люди часто выбирают себе кумира. Маяковский образцом для подражания выбрал пролетарского лидера, с ним он советуется, на него равняется:... Двое в комнате: фотографией на белой стене.

Владимир Ильич Ленин (Маяковский)

Но не потому, что горя нету более, время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь. Нам ли растекаться слезной лужею,- Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье - сила и оружие. Люди - лодки. Хотя и на суше. Проживешь свое пока, много всяких грязных ракушек налипает нам на бока. А потом, пробивши бурю разозленную, сядешь, чтобы солнца близ, и счищаешь водорослей бороду зеленую и медуз малиновую слизь.

.

Я себя под Лениным чищу. чтобы плыть в революцию дальше. Я боюсь этих строчек тыщи, как мальчишкой боишься фальши. Рассияют головою венчик. Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше. Я боюсь этих строчек тыщи, 50 как мальчишкой боишься фальши. Рассияют головою. автор Владимир Владимирович Маяковский Источник: В. В. Маяковский, сочинения в двух томах. Я. себя. под Лениным чищу.

.

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Владимир Маяковский. Владимир Ильич Ленин