Фет ночь и день

Графу Л. Толстому Как ястребу, который просидел На жердочке суконной зиму в клетке, Питаяся настрелянною птицей, Весной охотник голубя несет С надломленным крылом - и, оглядев Живую пищу, старый ловчий щурит Зрачок прилежный, поджимает перья И вдруг нежданно, быстро, как стрела, Вонзается в трепещущую жертву, Кривым и острым клювом ей взрезает Мгновенно грудь и, весело раскинув На воздух перья, с алчностью забытой Рвет и глотает трепетное мясо,- Так бросил мне кавказские ты песни, В которых бьется и кипит та кровь, Что мы зовем поэзией. Но вот, о море! Греция Там, под оливами, близ шумного каскада, Где сочная трава унизана росой, Где радостно кричит веселая цикада И роза южная гордится красотой, Где храм оставленный подъял свой купол белый И по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, - Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый, Рука невежества забвением клеймит. В полночь, как соловей восточный Свистал, а я бродил незримый за стеной, Я видел: грации сбирались в час урочный В былой приют заросшею тропой. Но в плясках ветреных богини не блистали Молочной пеной форм при золотой луне; Нет, - ставши в тесный круг, красавицы шептали...

Вы точно человек?

Но муза, правду соблюдая, Глядит — а на весах у ней Вот эта книжка небольшая Томов премногих тяжелей. И действительно, через несколько минут Федор Иванович приходил, и мы вдвоем садились пить кофей, от которого я ни в какое время дня не отказываюсь. Каких психологических вопросов мы при этом не касались! Каких великих поэтов не припоминали! Фет застал Федора Тютчева в один из худших моментов его жизни: после смерти Елены Денисьевой, с которой тот прожил в гражданском браке 14 лет и которая родила ему троих детей.

Стихи о любви

Графу Л. Толстому Как ястребу, который просидел На жердочке суконной зиму в клетке, Питаяся настрелянною птицей, Весной охотник голубя несет С надломленным крылом - и, оглядев Живую пищу, старый ловчий щурит Зрачок прилежный, поджимает перья И вдруг нежданно, быстро, как стрела, Вонзается в трепещущую жертву, Кривым и острым клювом ей взрезает Мгновенно грудь и, весело раскинув На воздух перья, с алчностью забытой Рвет и глотает трепетное мясо,- Так бросил мне кавказские ты песни, В которых бьется и кипит та кровь, Что мы зовем поэзией.

Но вот, о море! Греция Там, под оливами, близ шумного каскада, Где сочная трава унизана росой, Где радостно кричит веселая цикада И роза южная гордится красотой, Где храм оставленный подъял свой купол белый И по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, - Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый, Рука невежества забвением клеймит. В полночь, как соловей восточный Свистал, а я бродил незримый за стеной, Я видел: грации сбирались в час урочный В былой приют заросшею тропой.

Но в плясках ветреных богини не блистали Молочной пеной форм при золотой луне; Нет, - ставши в тесный круг, красавицы шептали... Грёзы Мне снился сон, что сплю я непробудно, Что умер я и в грезы погружен; И на меня ласкательно и чудно Надежды тень навеял этот сон.

Я счастья жду, какого - сам не знаю. Вдруг колокол - и все уяснено; И, просияв душой, я понимаю, Что счастье в этих звуках. И звуки те прозрачнее, и чище, И радостней всех голосов земли; И чувствую - на дальнее кладбище Меня под них, качая, понесли.

В груди восторг и сдавленная мука, Хочу привстать, хоть раз еще вздохнуть И, на волне ликующего звука Умчася вдаль, во мраке потонуть. Оставь меня, сметай с толпою! Но ты отвернулась, а сетуешь, видно, И все еще больна ты мною...

О, как же мне тяжко и как мне обидно! Теплы были нежные руки, Теплы были звезды очей. Вчера пели песнь погребенья, Без крыши гробница была; Закрывши глаза, без движенья, Она под парчою спала. Я спал... Под чудные звуки мы с нею Носились по зале вдвоем. Но пред высокою четою В душе моей всегда светло: За вдохновенной головою Белеет ангела крыло. Оно поэту в миг сомнений, В минуту затаенных слез, Навеет горних сновидений И аромата райских роз. Там боги и цари толпою обнаженной, Создания руки, резцом вооруженной, Готовы на пиры, на негу иль на брань, Из цезарских палат, из храмов и из бань Стеклись безмолвные, торжественные лики, На древние ступя, как прежде, мозаики, В которых на конях Нептуновых Тритон Чернеет, ликами Химеры окружен.

Там я в одной из зал, на мраморах, у входа, Знакомые черты могучего народа Приветствовал не раз. Нельзя их не узнать: Всё та же на челе безмолвия печать, И брови грозные, сокрытых сил примета, И на устах вопрос, - и нет ему ответа. То даки пленные; их странная судьба - Одна безмолвная и грозная борьба.

Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья, Я в сердце повторял родимые названья И мрамору шептал: "Суровый славянин, Среди тебе чужих зачем ты здесь один? Поверь, ни женщина, ни раб, ни император Не пощадят того, кто пал как гладиатор. По мненью суетных, безжалостных гуляк, Бойцом потешным быть родится дикий дак, И, чуждые для них поддерживая троны, Славяне составлять лишь годны легионы.

Пускай в развалинах умолкнет Колизей, Чрез длинный ряд веков, в глазах иных судей, Куда бы в бой его ни бросила судьбина, Безмолвно умирать - вот доля славянина. Когда потомок твой, весь в ранах и в крови, К тому, кого он спас, могучие свои Протянет руки вновь, прося рукопожатья, Опять со всех сторон подымутся проклятья И с подлым хохотом гетера закричит: "Кончай, кончай его!

Как эти варвары умеют умирать! Придется долго ждать Борьбы таких бойцов иль ярой львиной драки. Что смотреть, как цепенеют даки! И мои зажурчат песнопенья, Но в зыбучих струях ты найдешь Разве ласковой думы волненья, Разве сердца напрасную дрожь. Деревня Люблю я приют ваш печальный, И вечер деревни глухой, И за летом благовест дальный, И кровлю, и крест золотой.

Люблю я немятого луга К окну подползающий пар, И тесного, тихого круга Не раз долитой самовар. Люблю я на тех посиделках Старушки чепец и очки; Люблю на окне на тарелках Овса золотые злачки; На столике близко к окошку Корзину с узорным чулком, И по полу резвую кошку В прыжках за проворным клубком; И милой, застенчивой внучки Красивый девичий наряд, Движение бледненькой ручки И робко опущенный взгляд; Прощанье смолкающих пташек И месяца бледный восход, Дрожанье фарфоровых чашек И речи замедленный ход; И собственной выдумки сказки, Прохлады вечерней струю И вас, любопытные глазки, Живую награду мою!

С продолговатыми, бесцветными очами Высоко поднялось открытое чело,- Его недвижностью вниманье облегло, И дев молению в тяжелых муках чрева Внимала чуткая и каменная дева. Но ветер на заре между листов проник,- Качнулся на воде богини ясный лик; Я ждал,- она пойдет с колчаном и стрелами, Молочной белизной мелькая меж древами, Взирать на сонный Рим, на вечный славы град, На желтоводный Тибр, на группы колоннад, На стогны длинные...

Но мрамор недвижимый Белел передо мной красой непостижимой. И как в росинке чуть заметной Весь солнца лик ты узнаешь, Так слитно в глубине заветной Всё мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага: Согнись над роковым трудом - И мир свои раскроет блага; Но быть не мысли божеством. И даже в час отдохновенья. Подъемля потное чело, Не бойся горького сравненья И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни Познать дерзаешь ты как бог, Не заноси же в мир святыни Своих невольничьих тревог. Пари всезрящий и всесильный, И с незапятнанных высот Добро и зло, как прах могильный, В толпы людские отпадет. Дождливое лето Ни тучки нет на небосклоне, Но крик петуший - бури весть, И в дальнем колокольном звоне Как будто слезы неба есть.

Покрыты слегшими травами, Не зыблют колоса поля, И, пресыщенная дождями, Не верит солнышку земля. Под кровлей влажной и раскрытой Печально праздное житье. Серпа с косой, давно отбитой, В углу тускнеет лезвие. Проходили года, мы умели любить, Расцветала улыбка, грустила печаль; Проносились года,- и пришлось уходить: Уносило меня в неизвестную даль.

Подала ты мне руку, спросила: "Идешь? Плакала трава И ветви о недавнем зное, И роз, проснувшихся едва, Сжималось сердце молодое. Стоял угрюм тенистый сад, Забыв о пенье голосистом; Лишь соловьихи робких чад Хрипливым подзывали свистом. Прошла пора влюбленных грез, Зачем еще томиться тщетно?

Но вдруг один любовник роз Запел так ярко, беззаветно. Прощай, соловушко! Дохнет тепло любви - младенческое око Лазурным пламенем засветится глубоко, И гребень, ласково-разборчив, будто сам Пойдет медлительней по пышным волосам, Персты румяные, бледнея, подлиннеют... Блажен, кто замечал, как постепенно зреют Златые гроздия, и знал, что виноград Сбирая, он вопьет их сладкий аромат!

Ежели мертвой листвою Всюду твой взор оскорбляется, Знай, что из смерти живые Выглянут розы, — не сетуй ты. Если тернистой пустыней Путь твой до Кабы потянется, Ни на колючий кустарник, Ни на занозы не сетуй ты. Если Юсуф одинокий Плачет, отторжен от родины, Знай, что заблещут звездами Жаркие слезы, — не сетуй ты. Всё переходчиво в мире, Жребий и твой переменится; Только не бойся судьбины Злобной угрозы, — не сетуй ты. В лесу одному Шумно, и жутко, и грустно, и весело,- Я ничего не пойму.

Кругом все гудёт и колышется, Листья кружатся у ног. Чу, там вдали неожиданно слышится Тонко взывающий рог. Сладостен зов мне глашатая медного!

Мертвые что мне листы! Кажется, издали странника бедного Нежно приветствуешь ты. Или воли не хватит смотреть и страдать? Я бы мог еще долго и долго молчать, Но, начав говорить о другом, - я солгу, А глядеть на тебя я и лгать - не могу.

И светла и легка, ты несешься туда... Я гляжу и молю хоть следов. И светла и легка - но зато ни следа; Только грудь обуяет любовь. И летел бы, летел за красою твоей - И пускай в небе звезды горят И быстрей и светлей мириады лучей На пылинки ночные глядят. Хоть полюбишь кого, хоть снесешь Не одну ты житейскую грозу,— Но в стихе умиленном найдешь Эту вечно душистую розу. О, не считай их!

Пей, отдавайся минутам счастливым,- Трепет блаженства всю душу обнимет; Пей - и не спрашивай взором пытливым, Скоро ли сердце иссякнет, остынет. Сбежали тени ночи летней, Тревожный ропот их исчез, Но тем всевластней, тем заметней Огни безоблачных небес. Как будто волею всезрящей На этот миг ты посвящен Глядеть в лицо природы спящей И понимать всемирный сон.

Дышал горячий ветерок, В тени сидели мы друг с другом, И перед нами на песок День золотым ложился кругом. Жужжал пчелами каждый куст, Над сердцем счастье тяготело, Я трепетал, чтоб с робких уст Твое признанье не слетело. Вдали сливалось пенье птиц, Весна над степью проносилась, И на концах твоих ресниц Слеза нескромная светилась. Я говорить хотел - и вдруг, Нежданным шорохом пугая, К твоим ногам, на ясный круг, Спорхнула птичка полевая.

С какой мы робостью любви Свое дыханье затаили! Казалось мне, глаза твои Не улетать ее молили. Сказать "прости" чему ни будь Душе казалося утратой... И, собираясь упорхнуть, Глядел на нас наш гость крылатый.

Иду я молча,- медленно и рядом Мой темный профиль движется со мной. Еще аллей не сумрачен приют, Между ветвей небесный свод синеет, А я иду - душистый холод веет В лицо - иду - и соловьи поют. Несбыточное грезится опять, Несбыточное в нашем бедном мире, И грудь вздыхает радостней и шире, И вновь кого-то хочется обнять. Придет пора - и скоро, может быть,- Опять земля взалкает обновиться, Но это сердце перестанет биться И ничего не будет уж любить.

Едва лишь в полдень солнце греет, Краснеет липа в высоте, Сквозя, березник чуть желтеет, И соловей еще не смеет Запеть в смородинном кусте. Но возрожденья весть живая Уж есть в пролетных журавлях, И, их глазами провожая, Стоит красавица степная С румянцем сизым на щеках.

Глядя надменно, как бывало, На жертвы холода и сна, Себе ни в чем не изменяла Непобедимая сосна. Сегодня вдруг исчезло лето; Бело, безжизненно кругом, Земля и небо — все одето Каким-то тусклым серебром. Поля без стад, леса унылы, Ни скудных листьев, ни травы.

Не узнаю растущей силы В алмазных призраках листвы. Как будто в сизом клубе дыма Из царства злаков волей фей Перенеслись непостижимо Мы в царство горных хрусталей. Покуда на груди земной Хотя с трудом дышать я буду, Весь трепет жизни молодой Мне будет внятен отовсюду.

Ночь в лирике Ф.И. Тютчева и А.А. Фета

Музей учрежден в 2010 г. Открыт после реставрации 2 декабря 2016 г. Усадебный дом в Воробьевке — обитель поэтического вдохновения и тихого семейного уюта. Здесь чувствуется размеренный ход неспешной барской жизни: в час дня — завтрак, в шестом часу — обед, вечерний чай с яблочной пастилой — кулинарной гордостью Марьи Петровны.

Стихи о любви

И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки. О, страшных песен сих не пой Про древний хаос, про родимый! Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой! Из смертной рвется он груди И с беспредельным жаждет слиться. О, бурь уснувших не буди: Под ними хаос шевелится!.. Хаос у Тютчева не имеет четких очертаний, это ужасающее, неведомое и оттого очень таинственное явление. Стихи его опровергают мысль Вл.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Clean Bandit - Solo (feat. Demi Lovato) [Official Video]

Сияла ночь. Луной был полон сад

.

Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского. Фет Афанасий – Весна и ночь покрыли дол Фет Афанасий ( - ). Рейтинг автора: 4. Оценить автора: И встретить очевидный день. Душа с. Еще майская ночь. Какая ночь! На всем какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега. Как свеж и чист твой.

.

Афанасий Фет. «Ночь тиха…» (в сокращении)

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Как быстро выучить стих за 3 минуты - Стихотворение Фета - Бал