И а бунина кавказ

Тема природы является главной, излюбленной темой бунинской поэзии. В пейзажных стихотворениях выражена жизненная философия автора. Природа питает его оптимизм, его веру в жизнь: И снова, — чем бы ни был я, — Я буду жить и сладко плакать И славить радость бытия! Мотив бренности человеческого существования, звучащий в ряде стихов, заглушается противоположным ему мотивом — утверждением вечности и нетленности природы, источника счастья и красоты: Пройдет моя весна, и этот день пройдет, Но весело бродить и знать, что все проходит, Меж тем как счастье жить вовеки не умрет. В условиях 90-х и начала 900-х годов жизнерадостные, проникнутые бодростью стихи Бунина заметно отличались от пессимистической декадентской поэзии. В декадентско-символистском лагере поэзия Бунина встретила разноречивую оценку.

Анализ рассказа "Кавказ" Бунина

Видеоряд с музыкальным сопровождением. О любви - Есть ли другое мнение? На протяжении веков ответ на этот вопрос искали и до сих пор продолжают искать философы, художники, композиторы, поэты и обычные люди. Любовь, любовь — загадочное слово, Кто мог бы до конца его понять? Я вижу, что у вас это слово ассоциируется с яркими, светлыми красками. Что вас удивило? Его мы попытаемся восстановить в конце нашего занятия.

Анализ произведения «Кавказ» (И.А. Бунин)

Иван Бунин Кавказ Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно со словами: — Я только на одну минуту… Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у неё срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом.

Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы! План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели.

В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток. И был тёмный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, всё внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто. В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше.

Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной толпы, взад и вперёд сновавшей с вещами вдоль вагона в тёмном свете вокзальных фонарей. Мы условились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а она как можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и с ним на платформе.

Теперь им уже пора было быть. Я смотрел всё напряжённее — их всё не было. Ударил второй звонок — я похолодел от страха: опоздала или он в последнюю минуту вдруг не пустил её! Но тотчас вслед за тем был поражён его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал её под руку. Я отшатнулся от окна, упал в угол дивана, рядом был вагон второго класса — я мысленно видел, как он хозяйственно вошёл в него вместе с нею, оглянулся, — хорошо ли устроил её носильщик, — и снял перчатку, снял картуз, целуясь с ней, крестя её… Третий звонок оглушил меня, тронувшийся поезд поверг в оцепенение… Поезд расходился, мотаясь, качаясь, потом стал нести ровно, на всех парах… Кондуктору, который проводил её ко мне и перенёс её вещи, я ледяной рукой сунул десятирублёвую бумажку… Войдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыбнулась, садясь на диван и снимая, отцепляя от волос шляпку.

И ужасно хочу пить. Я дала ему два адреса, Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике… Но бог с ним, лучше смерть, чем эти муки… Утром, когда я вышел в коридор, в нём было солнечно, душно, из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыми окнами шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие дороги, арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные будки с канареечными кругами подсолнечников и алыми мальвами в палисадниках… Дальше пошёл безграничный простор нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое солнце, небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых гор на горизонте… Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что ещё не знает, где останется.

Потом мы спустились вдоль берега к югу. Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами, цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гранатами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели кипарисы… Я просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили часов в семь, шёл по холмам в лесные чащи.

Горячее солнце было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился, расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми вершинами сияла предвечная белизна снежных гор… Назад я проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизяком базару нашей деревни: там кипела торговля, было тесно от народа, от верховых лошадей и осликов, — по утрам съезжалось туда на базар множество разноплеменных горцев, — плавно ходили черкешенки в чёрных длинных до земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что-то чёрное головами, с быстрыми птичьими взглядами, мелькавшими порой из этой траурной запутанности.

Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — всё жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты — в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, весёлые полосы света. Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте.

На закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой ложилась на тахту, закрывала лицо газовым шарфом и плакала: ещё две, три недели — и опять Москва!

Ночи были теплы и непроглядны, в чёрной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки. Когда глаз привыкал к темноте, выступали вверху звёзды и гребни гор, над деревней вырисовывались деревья, которых мы не замечали днём.

И всю ночь слышался оттуда, из духана, глухой стук в барабан и горловой, заунывный, безнадежно-счастливый вопль как будто всё одной и той же бесконечной песни.

Недалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемся из лесу к морю, быстро прыгала по каменистому ложу мелкая, прозрачная речка.

Как чудесно дробился, кипел её блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна! Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зелёные бездны и раскалывались в небесных высотах допотопные удары грома.

Тогда в лесах просыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекалки… Раз к нашему освещённому окну сбежалась целая стая их, — они всегда сбегаются в такие ночи к жилью, — мы открыли окно и смотрели на них сверху, а они стояли под блестящим ливнем и тявкали, просились к нам… Она радостно плакала, глядя на них.

Он искал её в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое бельё, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару.

Возвратясь в свой номер, он лёг на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов. А муж её вполне мог застрелиться именно так, как в рассказе, если бы узнал про её измену. Что ж, выдумано тут, действительно, многое… Многие детали — но не выдумано главное. Изначально заданное Буниным ощущение неосознанной тревоги никуда не девается и потом, хотя контраст в описании поразителен. Счастье… И бесстрастный, в стиле газетного репортажа, финал.

Безжалостный — словно напоминание о цене счастья. В заголовке — вид на море в Сочи, перед послесловием — гостиница в Гаграх, на снимке внизу — пристань в Гаграх.

Урок по рассказу И.Бунина "Кавказ"

В то время Бунин уже давно жил за границей. В своих воспоминаниях он порой обижался на современников, которые скептически относились к его словам о выдуманности сюжетов произведений. И тому есть объяснение. Автор всегда описывал события удивительно реалистично, буднично и потому убедительно.

Анализ рассказа "Кавказ" Бунина Нет сомнения в том, что цикл рассказов Ивана Бунина "Темные аллеи" создан, чтобы раскрыть разные грани такого светлого чувства, как любовь, подчеркнуть ее значимость в жизни человека, превознести. Если говорить о рассказе "Кавказ", анализ которого мы сейчас проведем, в нем Иван Алексеевич Бунин показывает силу любви, что она должна стать смыслом жизни, ее основой. Очень коротко сюжет рассказа "Кавказ" и детали анализа Сюжет рассказа можно пересказать очень коротко: любовный треугольник - муж, жена и любовник. Жена решает бросить мужа, уехав на Кавказ с любовником. Муж отправляется на поиски супруги, но не найдя ее ни на одном курорте, кончает с жизнью, застрелившись из револьверов. Надо сказать, что у героини "Кавказа" очень четкое представление о том, какое место занимает любовь в ее жизни. Она считает, что лучше умереть, чем проживать дни без любимого. Однако с собой покончил ее супруг, который на диване застрелился. Правда, делая анализ рассказа "Кавказ", надо учесть, что герой погибает раньше, и речь идет о его духовной гибели. Рассмотрим подробнее этот момент.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Кавказ. И.А. Бунин. Рассказ. Аудиокнига онлайн.

Иван Бунин Кавказ Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно со словами: — Я только на одну минуту… Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у неё срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом. Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы! План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток. И был тёмный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, всё внутри у меня замирало от тревоги и холода.

Чтение рассказа И. А. Бунина «Кавказ» по учебнику (с. 61—65). V. Беседа с классом с элементами пересказа и словесного рисования. — Расскажите. И она бледнела, когда я говорил: «А теперь я там буду с тобой, в горных джунглях, у тропического моря» В осуществление нашего плана мы не. познакомить учащихся с творчеством И.А. Бунина;; раскрыть идейно-​художественное своеобразие рассказа “Кавказ”;; совершенствовать умение​.

Иван Бунин Кавказ Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно со словами: — Я только на одну минуту...

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: КАВКАЗ. Иван Бунин