Краткое содержание всадник алеша

У того теперь уже новая семья. Парень в курсе, что в этой семье у него брат. Мальчик испытывает смутные чувства. Он едет к отцу верхом на своем коне. Отец периодически приезжал к мальчику на машине, но тот показывал всю свою гордость и отказывался ехать с ним. Алеша находился в лагере со спортивным уклоном. Парень написал заявление, в котором просил, чтобы ему дали разрешение взять лошадь на несколько дней.

Краткое содержание Мориц Всадник Алеша

Он знает, что там у него есть брат. И в смутных чувствах едет верхом в гости. Отец и раньше приезжал за ним на машине. Но гордый подросток отказывался ехать. Алёша сам написал заявление в спортивном лагере, чтобы ему разрешили взять лошадь для поездки.

Всадник Алеша - краткое содержание рассказа Морица

Подросток, сидевший верхом, рассматривал горы в морской бинокль. Краснокожий, с узким скуластым лицом, был он похож на индейца. Тугая повязка вокруг головы сдерживала длинную черную гущу над бронзовым лбом. Всаднику было на вид лет тринадцать-четырнадцать. Во всем его облике наблюдалось достоинство натуры, мыслящей самостоятельно и привыкшей изъявлять свою волю.

Сейчас он ехал в гости к отцу, у которого была другая семья и новый сын. С утра просочился дождь и жара поутихла. Три ветра - горный, степной и морской - шуршали теперь в пузырчатых виноградниках, остывая от многодневного крымского зноя и остужая воздух, землю и все, что на ней.

А в бинокле скакали горы, и там скакали на выпасе коровы и овцы. А ниже, в горных расселинах, скакали белые, как брынза овечья, сакли. Эту саклю сложили в Крыму, лет сто назад, из дикого горного камня, всей семьей - четверо взрослых и девять детей. Летом сакля - прохладная, а зимой там теплынь, если печку топить. И гора заслоняет ее от ветра, дождя и снега. Стены в той сакле - толстенные, но звонкие и поющие.

Потолок низкий, а скажешь громкое слово - и во всех углах будет трижды оно звенеть утихающим пеньем. Интересная вещь! Он отказался, когда отец захотел приехать за ним на машине. Во-первых, путь был недалек и нетруден. Во-вторых, непременно полагалось быть этой встрече не в начале пути, а в конце. И по этому случаю написал Алеша заявление начальнику спортивного лагеря: "Прошу выдать мне на дорогу одну лошадь сроком на три дня для поездки по семейным обстоятельствам".

Заявление показалось Алеше смешным, но зато по форме, которую он когда-то углядел и запомнил. Начальник спортлагеря, где отдыхал Алеша, был молод и груб. Он только что закончил институт и получил впервые работу с зарплатой. Разные, очень смешные и очень страшные истории о том, как держать дисциплину, готовую ежесекундно сорваться в пропасть анархии и всевозможного буйства, а также рухнуть с издевательским хохотом, свистом, топаньем и улюлюканьем в бездну неукротимого произвола, слышал он многократно от матери и от других воспитателей - мастеров находчивой строгости.

Сам же он с детства и на всю жизнь полюбил только строгих и себя воспитал строжайше быть начеку и беречь справедливую, полезную строгость как зеницу ока. Любил он строгие книжки, строгие песни и кинофильмы. И танцы любил, но только строгие. Его мама была самой строгой учительницей в школе. И он за это ее обожал и втайне гордился, когда его однолетки вытягивались перед нею и замирали...

Но выдал он Алеше на дорогу одну лошадь сроком на три дня - безо всяких казенных отговорок и усмешливых вопросов. Потому что за всей его сиротской любовью к строгости таилось человечески слезное страдание, детская неусыхающая тоска по веселому летчику, который двадцать лет назад - раз и навсегда улетел из домашней казармы, оставив там пятилетнего мальчика с велосипедом, лыжами, коньками, а также мячами и мячиками, так больно и звонко напоминавшими о слишком краткой жизни с родителем, которая по справедливости длилась бы...

Да что теперь говорить?! Туда лучше ехать на лошади... Алеша ехал по Крыму на лошади и как бы совсем ни о чем не думал, только рассматривал. Фиолетовые шелковицы рассматривал в свой сильный морской бинокль, где скакали корзины яблок под яблонями, горные сакли, малахитовые навесы и колонные залы дикого винограда над столами и лавками, пестрое белье на ветру, голопузые ребятишки, кудлатые собачонки, кошки, куры, козы, бронзовые фигурки женщин, стряпающих на улице,- и все это мельтешило, дышало и трепыхалось в скалистых горах, в каменных выдолбах, на диких ступенях, под леденящими душу горными отвесами, которые были сплошь в трещинах и надломах, но почему-то на глазах не разваливались и не вселяли никакого стихийного ужаса в обитающий там народ.

Иногда Алеша рассматривал пролетевшую мимо, случайную мысль. Например: "Бабушка пришла в ужас, когда мама бросила скрипку и окончательно выбрала виолончель.

Она посчитала уродством для женщины играть на таком инструменте, который стоит между ног. Как странно и даже, простите, глупо! Просто диву даешься, какие предрассудки были в прежние времена даже у весьма культурных людей. Я не хотел бы, чтобы моей мамой была моя бабушка, хоть она и профессор Земли, гор и морей.

Нет уж! Я предпочитаю, чтобы меня родила виолончель, а не глобус! Внук глобуса и сын виолончели - вот я кто. А кто, интересно, папина жена?.. И Алеша вновь рассматривал горы с их открытой и простодушной жизнью.

А лошадь шла весело и легко. И легко ей, лошади, было дышать чабрецом, и полынью, и виноградным листом, и недалекой планктоновой свежестью моря. Так бы ехал Алеша Боткин всю жизнь, потому что втайне ему приезжать совсем не хотелось, боялось и никак не светило. Вот ехать и ехать на лошади к отцу, вдоль гор, виноградников, вдаль к отцу, на рассвете и на закате, и звездной ночью на лошади ехать к отцу - это да! Но приезжать, наконец,- это грустно, как всякий конец пути, думал Алеша безотчетно и отвлеченно.

Но вот показались приметы: родник, тополиная троица, самосвал на холме, за холмом - скала и в ней голубая сакля с верандой, побеленная известью с синькой. Алеша спрыгнул у родника, умылся до пояса, радостно фыркнул и, распрямившись в седле, стал подниматься вверх по тропе - мимо виноградника, мимо ручья, мимо разрушенной сакли, две стенки которой были распахнуты в каменные покои, в прохладные сумерки всеми покинутой жизни: такая Помпея,- подумал Алеша, миновал сад и подъехал к синей калитке.

У калитки сидел на горшке белобрысый мальчик лет пяти. Она устала-преустала с дороги. Я сейчас ее накормлю,- сказал мальчик, натягивая штаны, и побежал с горшком к обрыву, а потом спрятал горшок в кустах. Тут и вышел отец на крыльцо веранды, обтирая ветошью руки. Он сбежал с крыльца по крутым ступенькам и помчался к Алеше, и так жарко к нему прижался, так жарко обнял, что лицо у Алеши вспотело, и он пить захотел, как лошадь, звонко и долго.

Лошадь топталась у синей калитки и ела цветы. Отец расседлал и отвел лошадь на ближнее пастбище, куда-то вверх по склону, поросшему кустами акаций. В голове у Алеши распространялся мучительный, опустошающий звон, и в глазах, по сине-зеленым краям кругозора забурлило волнистое серебро, как всегда у него бывало во время приступов сахарной слабости.

На этот случай он носил с собой рафинад в железной коробочке из-под заморского табака. Алеша съел кусок липкого сахара и еще два куска, и ему стало полегче. Он сел верхом на лавку, огляделся, прислушался к этому миру, в котором гостил, и тайным чувством вдруг понял, что женщины сегодня здесь нет, а есть только отец и этот белобрысенький мальчик. Мы с папой наварили-нажарили-насалатили. Я голодный-преголодный! Давай оба-вместе тарелки-ложки-вилки носить. Взбегая на крутое крыльцо, он крикнул: - В саклю входишь - сгибайся, а то по башке шарахнет!

Ты - длинный, тебя шарахнет. И меня когда-нибудь тоже! Алеша ему улыбнулся за такие веселые мысли о будущем, которые бывали и у него, когда был он совсем еще маленький и о будущем думал, не имея понятия, сколь зависит оно от человеческой воли. Сейчас-то Алеша знал точно, что его, Алешина, воля влияет и впредь будет вовсе влиять на его, Алешино, будущее.

Потому что три года назад с мыслью о том, что его отец где-то там, в своей новой жизни, родил себе нового сына, а если только захочет, то в еще более новой жизни родит еще более нового сына и так далее...

Так думал подросток, сгибаясь при входе в саклю. Там было две комнатки - одна через другую, и лилась по стенам прохладная мгла, и потолок был низок и толст, как в келье. Слева белела крепкая печь, за летней ненадобностью накрытая плахтой и заставленная разными книгами.

В дальней комнате - во всю стену - был серый грубошерстный ковер с тремя летящими цаплями, розовато-синими. Кровати, буфет и всякое такое Алеша разглядывать не стал, а быстро взял чугунную жаровню с мясом, тарелки, ложки, вилки, стаканы - и вышел. Гриша притащил миску с салатом, батон и вынул из-под куста прохладный кувшин с тутовым морсом. Вернулся отец, достал из погреба сыр, соленые огурцы и великий арбуз. Ты самый красивый мальчик на свете. Я мог бы смотреть на тебя всю жизнь!

Завтра с утра мы сядем с тобой вот здесь... У меня загрунтован подходящий холст в мастерской,- и отец показал на дверной проем в торце голубой сакли, где шаталась от ветра шторка из крашеной марли. Он налил себе вина, а мальчикам морсу, и все трое выпили - за встречу и за долгую жизнь.

Тут в калитку просунулся потный человек в городском костюме - художник Трифон Чернов. Так по расписанию вышло. А завтра - в Симферополь на самолет и прямо в столицу мира!

Он втащил два больших чемодана и этюдник, разделся и сел за стол в одних трусах. Давление двести двадцать на сто сорок, и пульс не меньше восьмидесяти восьми.

Ты же меня знаешь, я - человек деликатный, тонкий, хорошо воспитанный. Я же слова лишнего никогда не брякну, ты же меня знаешь, я просто не умею быть хамом, даже когда это - во как нужно! Все, что я имею, даже смешно сказать, не подумай, что я хвастаюсь, старик, но все, что я имею, они принесли мне на блюдечке с голубой каемочкой, потому что я - действительно прекрасный великий художник. И в кои-то веки я прошу мастерскую на Чистых прудах,- так вместо того, чтоб меня поддержать, они поддерживают Чимкелова, этого оболтуса, которого я вскормил, вспоил и вывел в люди, старик, ты же знаешь!

Мне тридцать пять, и меня покупают везде, а ему сорок пять, и его покупают только в залы общепита. Но как платят мне и как платят ему? Смешно сказать, но несравнимо! Я продал своего "Арфиста" за семьсот, а он свой "Хор скворцов" за тысячу двести! Ты - чудный художник.

Голубое и зелёное

Подросток, сидевший верхом, рассматривал горы в морской бинокль. Краснокожий, с узким скуластым лицом, был он похож на индейца. Тугая повязка вокруг головы сдерживала длинную черную гущу над бронзовым лбом. Всаднику было на вид лет тринадцать-четырнадцать. Во всем его облике наблюдалось достоинство натуры, мыслящей самостоятельно и привыкшей изъявлять свою волю.

Краткое содержание Всадник Алеша Морица для читательского дневника

Краткое содержание Всадник Алеша Морица для читательского дневника Основным персонажем произведения является мальчик по имени Алеша, воспитывающийся в неполной семье одной лишь мамой. Алешин отец, Сергей Боткин, в свою время покинул их семью и устроил свою жизнь с новой женщиной, родившей ему еще одного сына Гришу. Алеша описывается писателем как цельная натура, умеющий самостоятельно мыслить, принимать решения, соответствующие его волеизъявлению. Мальчик очень скучает по отцовскому вниманию, несмотря на боль обиды. Спустя три года после разлуки решает навестить отца, согласившись на его приглашение приехать в гости. Алеша принимает решение отправиться к отцу самостоятельно, на коне. В доме Боткиных Алеша встречает со сводным братом и между мальчиками сразу же вспыхивает симпатия, характерная для родных братьев.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Краткое содержание - Всадник без головы

Повесть Максима Горького «Детство»

.

Всадник Алеша. Лошадь шла весело и легко, поднимая горчичную пыль. Подросток, сидевший верхом, рассматривал горы в морской бинокль. Краткое содержание всадник Алёша. --> ЧИТАТЬ ОТВЕТ < Похожие вопросы. Где живут мыши? Где живут ежи? Где живут белки? Где растут рыжики? Пользователь вера андрющенко задал вопрос в категории Другие предметы и получил на него 1 ответ.

.

Краткое содержание всадник Алёша

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Сергей Мицек, г. Виго, Испания. Юнна Мориц - Всадник Алеша