О преступлении и наказании критики

Елисеев резко нападал на идею романа, враждебную революционной демократии. Кому оказывается этим услуга, если не обскурантам, которые в распространении света видят причину всякого зла в мире? Преступление и наказание. Художественный фильм 1969 г. В правой прессе, напротив, это утверждение встретило полное сочувствие. Философ-идеалист и критик Н. Впрочем, Страхов не считает, что Раскольников являет собой типичного нигилиста — мелкого фразера или зверообразное существо.

Критика о романе "Преступление и наказание"

Критика о романе "Преступление и наказание": отзывы современников Отзыв в газете "Гласный суд": "Начало этого романа наделало много шуму, в особенности в провинции, где все подобного рода вещи принимаются, от скуки, как-то ближе к сердцу... Роман это или просто психологическое исследование, изложенное в общедоступной форме? У него герой вышел - просто-напросто сумасшедший человек, или, скорее, белогорячечный... Достоевского, в способностях которого к тонкому анализу я сильно сомневаюсь... Розанов: "...

Вы точно человек?

Краткое содержание. Особенности романа. Достоевского Приближаясь к нему впервые, мы рассчитываем найти законченное произведение, поэта, но открываем безграничность, целое мироздание с вращающимися в нем светилами и особой музыкой сфер. Ум теряет надежду когда-либо проникнуть до конца в этот мир: слишком чужой кажется нам при первом познавании его магия, слишком далеко уносит в беспредельность его мысль, неясно его назначение, — и душа не может свободно любоваться этим новым небом, как родным.

Достоевский — ничто, пока он не воспринят внутренним миром. В сокровеннейших глубинах мы должны испытать собственную силу сочувствия и страдания и закалить ее для новой, повышенной восприимчивости: мы должны докопаться до последних корней с его как будто фантастической и в то же время такой подлинной человечностью. Только там, в самых тайных, в вечных и неизменных глубинах нашего бытия, где сплетаются все корни, мы можем надеяться отыскать связь с Достоевским...

В творчестве Достоевского каждый герой наново решает свои проблемы, сам окровавленными руками ставит межевые столбы добра и зла, каждый сам претворяет свой хаос в мир. Каждый герой у него слуга, глашатай нового Христа, мученик и провозвестник третьего царства. В них бродит еще и изначальный хаос, но брезжит и заря первого дня, давшего свет земле, и предчувствие шестого дня, в который будет сотворен новый человек.

Его герои прокладывают пути нового мира, роман Достоевского — миф о новом человеке и его рождении из лона русской души... Достоевский потому так смело выводил на сцену жалкие и страшные фигуры, всякого года душевные язвы, что умел или признавал за собою умение произносить над ними высший суд. Он видел божию искру в самом падшем и извращенном человеке; он следил за малейшею вспышкой этой искры и прозревал черты душевной красоты в тех явлениях, к которым мы привыкли относиться с презрением, насмешкою или отвращением...

Эта нежная и высокая гуманность может быть названа его музою, и она-то давала ему мерило добра и зла, с которым он спускался в самые страшные душевные бездны. Из воспоминаний о Достоевском. Великий художник с первых слов захватывает своего читателя, затем ведет его по ступеням всякого рода падений и, заставив его перестрадать их в душе, мирит его в конце концов с падшими, в которых сквозь преходящую обстановку порочного, преступного человека сквозят нарисованные с любовью и горячей верой вечные черты несчастного брата.

Три рода больных, в широком и техническом смысле слова, представляет жизнь: в виде больных волею, больных рассудком, больных, если так можно выразиться, от неудовлетворенного духовного голода. О каждом из таких больных Достоевский сказал свое человеческое веское слово в высоко-художественных образах.

Едва ли найдется много научных изображений душевных расстройств, которые могли бы затмить их глубоко верные картины, рассыпанные в таком множестве в его сочинения. В особенности разработаны им отдельные проявления элементарных расстройств психической области — галлюцинации и иллюзии.

Стоит припомнить галлюцинации Раскольникова после убийства закладчицы или мучительные иллюзии Свидригайлова в холодной комнате грязного трактира в парке. Провидение художника и великая сила творчества Достоевского создали картины, столь подтверждаемые научными наблюдениями, что, вероятно, ни один психиатр не отказался бы подписать под ними свое имя вместо имени поэта скорбных сторон человеческой жизни. В произведениях Достоевского мы находим одну общую черту, более или менее заметную во всем, что он писал: это боль о человеке, который признает себя не в силах, или наконец, даже не вправе быть человеком настоящим, полным, самостоятельным человеком, самим по себе.

Каждый человек должен быть человеком и относится к другим, как человек к человеку. Прежде всего, господа, значение Достоевского заключается в том, что он был истинный поэт. Этим словом, мне кажется, сказано уже очень много.

Все мы, обыкновенные люди, каждый день спокойно, не волнуясь и не содрогаясь, пробегаем газетные строки, где рассказывается о разных случаях человеческого страдания: дифтерите, голоде, самоубийствах. Прочтем, что умер такой-то, что, отчего он убил себя, неизвестно, и забудем самый случай или начнем сравнивать его с другими, нам уже известными. Часто встречаем мы нищего и, отказав ему в подаянии, которое нам ничего не стоит, бросим потом деньги на пустейшее удовольствие. Таких случаев мы можем насчитать много.

И все это вовсе не показывает, что мы дурные люди, а просто, что мы обыкновенные люди. На поэта различные житейские случаи, особенно человеческое горе переживать чужое горе вообще легче, чем чужую радость , оказывают далеко не такое влияние... Итак, прежде всего поэт отзывчивее обыкновенных людей, затем он умеет передавать свои образы в живой, доступной другим и более или менее прекрасной форме...

Дело в том, что поэт вкладывает в изображение свою душу, свои мысли, наблюдения, симпатии, заветы, убеждения. Он живет в своем произведении: чувствует, думает, радуется и плачет со своим героем. Его образы не только ясны ему до мелочей: они любимы им, они ему родные. Он своими строками заставляет читателя посмотреть на ту или другую сторону жизни и не только узнать, но почувствовать честное и низкое, святое и пошлое...

Каков же идеал Достоевского? Первая черта этого идеала и высочайшая — это не отчаиваться искать в самом забитом, опозоренном и даже преступном человеке высоких и честных чувств. Вот маленький чиновник, необразованный, бедный, а всякий ли сумеет так искренне и горячо любить близкого, так деликатно, осторожно помогать ему, так тихо и скромно жертвовать своим покоем и удобством. Вот вечно пьяный, сбившийся с пути, низко упавший нравственно штабс-капитан, который умеет, однако, глубоко любить свою обузу — семью, умеет безутешно горевать над могилой маленького сына и в минуту просветления заговорить гордым голосом человеческого достоинства.

Вот преступник, проявляющий черты сильной товарищеской приязни, сострадание. И таких примеров десятки. Другая черта идеала Достоевского — это убеждение, что одна любовь к людям может возвысить человека и дать ему настоящую цель в жизни... Любовь к людям у Достоевского — это живая и деятельная христианская любовь, неразрывная с желанием помогать и самопожертвованием... Поэзия Достоевского — это поэзия чистого сердца...

Сердце Сони так целостно отдано чужим мукам, столько она их видит и провидит, и сострадание ее столь ненасытимо жадно, что собственные муки и унижения не могут не казаться ей только подробностью, — места им больше в сердце не находится. За Соней идет ее отец по плоти и дитя по духу — старый Мармеладов.

И он сложнее Сони в мысли, ибо приемля жертву, он же приемлет и страдание. Он — тоже кроткий, но не кротостью осеняющей, а кротостью падения и греха. Он — один из тех людей, ради которых именно и дал себя распять Христос; это не мученик и не жертва, это, может быть, даже изверг, только не себялюбец, — главное же, он не ропщет, напротив, он рад поношению.

А любя, любви своей стыдится, и за это она, любовь, переживает Мармеладова в убогом и загробном его приношении.

Достоевский кажется мне наиболее живым из всех от нас ушедших вождей и богатырей духа... Те, что исполнили работу вчерашнего дня истории, в некотором смысле ближе переживаемой жизни, чем незыблемые светочи, намечающие путь к верховным целям... Тридцать лет тому назад умер Достоевский, а образы его искусства, эти живые призраки, которыми он населил нашу среду, ни на пядь не отстают от нас, не хотят удалиться в светлые обители Муз и стать предметом нашего отчужденного и безвольного созерцания.

Беспокойными скитальцами они стучатся в наши дома в темные и в белые ночи, узнаются на улицах в сомнительных пятнах петербургского тумана и располагаются беседовать с нами в часы бессонницы в нашем собственном подполье. Достоевский зажег на краю горизонта самые отдаленные маяки, почти невероятные по силе неземного блеска, кажущиеся уже не маяками земли, а звездами неба, — а сам не отошел от нас, остается неотступно с нами и, направляя их лучи в наше сердце, жжет нас прикосновениями раскаленного железа.

И вечно стоит перед нами, с испытующим и неразгаданным взором, неразгаданный сам, а нас разгадавший, сумрачный и зоркий вожатый в душевном лабиринте нашем, вожатый и соглядатай.

Он жив среди нас, потому что от него или через него все, чем мы живем, — и наш свет, и наше подполье. Он великий зачинатель и предопределитель нашей культурной сложности. До него все в русской жизни, в русской мысли было просто. Он сделал сложными нашу душу, нашу веру, наше искусство, создал, открыл, выявил, облек в форму осуществления — начинавшуюся и еще не осознанную сложность нашу; поставил будущему вопросы, которых до него никто не ставил, и нашептал ответы на еще не понятые вопросы.

Он как бы переместил планетную систему: он принес нам, еще не пережившим того откровения личности, какое изживал Запад уже в течение столетий, — одно из последних и окончательных откровений о ней, дотоле неведомое миру.

До него личность у нас чувствовала себя в укладе жизни и в ее быте или в противоречии с этим укладом и бытом, будь то единичный спор и поединок, как у Алеко и Печориных, или бунт скопом и выступление целой фаланги, как у наших поборников общественной правды и гражданской свободы. Но мы не знали ни человека из подполья, ни сверхчеловеков, вроде Раскольникова и Кириллова, представителей идеалистического индивидуализма, центральных солнц вселенной на чердаках и задних дворах Петербурга, личностей-полюсов, вокруг которых движется не только весь отрицающий их строй жизни, но и весь отрицаемый ими мир — и в беседах с которыми по их уединенным логовищам столь многому научился новоявленный Заратустра...

Чтобы так углубить и обогатить наш внутренний мир, чтобы так осложнить жизнь, этому величайшему из Дедалов, строителей лабиринта, нужно было быть сложнейшим и в своем роде грандиознейшим из художников. Тень Страшного суда полностью изменяет реальность в романах Достоевского. Каждая мысль, каждый поступок в нашей земной жизни отражается в другой, вечной жизни. При этом Достоевский уничтожает границу между верхом и низом.

Мир, который он изображает, — един. Он одновременно является сиюминутным и вечным. То есть суд и Страшный суд — все-таки одно и то же. Вайль, А.

Критика индивидуалистического бунта в романе Ф. М.Достоевского Преступление и наказание

Роман в шести частях с эпилогом. Издание исправленное. Два тома. Скатова, примеч. Скатова и В.

Критики о романе «Преступление и наказание» и творчестве Ф.М. Достоевского

Библиотека русской критики Г. Достоевский в начале своего литературного поприща, которое относится к сороковым годам, был одним из лучших представителей образовавшейся тогда так называемой натуральной школы. Школа эта оказала весьма важную услугу нашей литературе именно тем, что она только действительное признала достойным художественного изображения. Отсюда выбор в герои таких лиц, которые представляли чистые курьезы в нравственном мире, например, "Двойник" г. Критика тогдашнего времени благодушно относилась к таким явлениям в литературе, во-первых, потому, что против прежнего они составляли все-таки шаг вперед; во-вторых, главным образом, потому, что Белинский, главный представитель литературной критики, от ногтей юности пропитанный чисто художественными воззрениями на литературу, до самой смерти своей не мог окончательно отрешиться от этих воззрений. В последнее время своей критической деятельности он уступал, что искусство, нисколько не роняя себя, может служить целям чисто практическим, но вместе с тем художественность признавал и за теми произведениями, которые представляли собою только бесцельное изображение действительности. Воспитанные в таких эстетических воззрениях, поэты натуральной школы, за исключением немногих, оказались несостоятельными для воспринятия воззрений последнего времени на искусство. И так как это необходимо повлекло за собою падение прежнего их авторитета, то некоторые из них не могли благодушно перенести такой не ожиданной ими катастрофы.

ПОСМОТРИТЕ ВИДЕО ПО ТЕМЕ: Ф.М. Достоевский. "Преступление и наказание" / "Игра в бисер" с Игорем Волгиным / Телеканал Культура

Критики о романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"(10 класс)

Критика индивидуалистического бунта в романе Ф. Достоевского Преступление и наказание Критика индивидуалистического бунта в романе Ф. Его сюжет весьма занимателен. Мы знаем, кто является убийцей, но для Достоевского наиболее важным представляется психологическое состояние героя до и после совершения преступления, борьба, которая происходит в его душе. Центральный герой романа — Родион Раскольников.

Н. Н. Страхов Нигилисты и нигилистки давно уже изображаются в наших романах и повестях. Читатели привыкли видеть в нигилистах, во-первых. Урок по теме Критика индивидуалистического бунта в романе Ф. М.​Достоевского Преступление и наказание. Теоретические материалы Шпаргалки. "Преступление и наказание" в русской критике Абельтин Э.А., Литвинова В.И​., Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова Абакан,

Краткое содержание. Особенности романа.

.

.

.

.

.

ВИДЕО ПО ТЕМЕ: "Преступление и наказание" Анализ/Как понять Достоевского?